Александр Капьяр www.alkapyar.narod.ru

УМНИЦА (женский роман)

ЧАСТЬ I

 

Глава 7

 

Жизнь как-то остановилась, зависла. Ниной владела странная апатия, почти паралич – она не могла не только на что-то решиться, но хотя бы сосредоточиться и подумать.

А подумать было о чем. Ей исполнилось двадцать шесть. Со времени окончания института пролетело пять лет. Карьера, поначалу успешно начавшаяся, выписала странный зигзаг и привела ее в малопочтенный банк, с которым, по здравому смыслу, нужно было поскорее распроститься. Она выполнила свою задачу – спасла компанию отца – и теперь могла строить любые планы. Но строить их почему-то не хотелось.

Между тем в отделе промышленных ссуд, где она продолжала служить, назрели перемены, эта страница биографии для Нины так или иначе подходила к концу. Игнатий Савельевич лег в больницу, и хотя потом вышел на работу, было ясно, что работать ему осталось недолго. Кирилл тоже собирался покинуть отдел, но по другой причине: ему прочили должность заместителя директора. Молодой руководитель был опять полон планов, теперь уже замахиваясь на весь банк. «Мы всё тут переделаем, всё! Дай срок, банк будет не узнать!» – горячо делился он с Ниной.

«А кто будет начальником отдела?» – спросила его Нина без особого интереса и услышала в ответ: «Надеюсь, что ты». Кирилл хотел, чтобы она заняла его место. Он признался, что этот вопрос пока не в его власти. «Но я им докажу, не сомневайся! – уверял он. – Слушай, да мы с тобой горы свернем!» Он и представить себе не мог, что Нина может отказаться.

Формально это было бы для нее скачком в карьере, немалой удачей. Но Нина не желала никакой карьеры в этом банке. Она не верила, что Кириллу и нескольким другим энтузиастам удастся изменить характер этого заведения, которое родилось на свет как «прачечная» для отмывания расхищенных бюджетных ассигнований и еще невесть для каких темных дел. «Леопарду не избавиться от своих пятен», – вспоминала Нина английскую поговорку. (Она поднаторела в английском, каждый вечер перед сном читая десяток страниц из очередного английского детектива.) На родном языке та же мысль звучала грубее, но и выразительнее: черного кобеля не отмыть добела. Нина не могла забыть страха, который ей довелось испытать, общаясь с бандитами в отцовской компании, и не желала посвящать свою жизнь отмыванию черных кобелей. Ей нужно было уходить, тут сомнений не было. Но она медлила.

Теперь она досконально знала все операции, которые производились в отделе, и выполняла свою работу почти не задумываясь, автоматически. У нее опять появилось свободное время, и она восстановила прежние занятия – чтение, теннис.

Пару раз она сходила с отцом и Лидией Григорьевной в театр. То ли с непривычки, то ли оттого, что постановки попались неудачные, театр показался ей искусством примитивным и фальшивым. Коллизии пьес ее рациональному уму представлялись надуманными, она никак не могла включиться в происходящее, не в силах отвлечься от грубого грима актеров, их ненатуральных поз и голосов, топанья по доскам сцены.

А Лидия Григорьевна была в восторге. От нее Нина узнала, что это были самые громкие премьеры сезона. «Весь город только о них и говорит!» – восклицала Лидия Григорьевна. Нина, не желая ее обидеть, хвалила виденное, искоса поглядывая на отца и стараясь понять, что он в этом находит.

Отец был в прекрасном расположении духа – его жизнь, похоже, наладилась, а две близких ему женщины наконец нашли общий язык. О делах компании Нина его не расспрашивала, а сам он говорил о них мало, но когда говорил, в его голосе звучала вновь обретенная уверенность и гордость за налаженное дело. Только Нине, которая знала все его интонации, за этой бравадой слышалось иное: глубоко затаенный страх и душевная усталость.

 С отцовским оптимизмом не вязался и его вид: за последние годы он постарел, обрюзг, приобрел одышку. «Тебе надо заняться собой, – убеждала его Нина. – Ходи в бассейн. Ты ведь любил плавать». Отец рассеянно обещал. Лидия Григорьевна, далекая от спорта, верила в травы – у нее для отца была разработана целая программа лечения отварами. «Но, Ниночка, их же надо пить не меньше пяти раз в день, строго по часам. А кто за этим проследит, когда он на работе?» – жаловалась она.

Отец с Ниной наметили день, чтобы съездить на дачу. Однако утром позвонила встревоженная Лидия Григорьевна. «У папы поднялось давление. Ниночка, прошу, отложите поездку». Нина поговорила с отцом. Сначала он сердился, наотрез отказывался менять планы. «Ну, что вы, в самом деле, из меня больного делаете? Да я здоров как бык!» Но потом как-то сник, уступил уговорам и остался дома.

Нина поехала одна, на электричке. Никаких дел у нее на даче не было. «Просто развеюсь», – сформулировала она по своей привычке все себе объяснять.

Она не была на даче несколько лет и в первый момент с трудом узнала родной дощатый дом, теперь наполовину скрытый зарослями сорняков. «Нина, ты? – окликнул ее из-за забора сосед. – А я смотрю: ты или не ты. Что так давно не приезжала? А отец где?». Сосед знал ее девчонкой, когда-то они дружили, но теперь он постарел и казался совсем чужим.

Нина отперла дом, прошлась по темным комнатам, в которых пахло не жильем, а сараем, вышла во двор. Все заросло лопухами в человеческий рост. Под ними совершенно скрылся огород, который возделывала мама. Мама была выдумщица и, когда все кругом сажали картошку, она пыталась вырастить что-нибудь необыкновенное, вроде дынь или винограда. Отец построил ей теплицу по всем правилам строительной науки, но и там у мамы ничего не вырастало. Мама смеялась над собой, а на следующий год придумывала что-нибудь еще.

В конце участка чернели три яблони. Две из них давно замерзли, умерли, а на третьей Нина, к своему удивлению, увидела мелкие яблочки. Она сорвала пару, попробовала. Яблочки были кисло-сладкими, немного вяжущими, – Нина любила такие.

Между яблонями стояли качели. Столбы покосились, железная перекладина поржавела, но сиденье на штангах было на месте. Стряхнув с него ворох листвы, Нина села, попробовала покачаться. Раздался страшный скрип, но качели пришли в движение.

Сколько раз здесь раскачивалась девочка Нина – да так, что ее худые ноги взлетали в небо!.. Теперь на качелях сидела не девочка, а молодая женщина; она не взлетала, а качалась еле-еле, бороздя носками туфель по усеянной листьями осенней земле. Однако, подобно какому-то коньку-горбунку, качели перенесли ее в детство – в котором было много синяков, простуд, огорчений и обид, но которое было, как она теперь понимала, счастливейшим временем. Главное – мама была жива, они с папой были молоды…

 «Мама, мама, где ты?» – мысленно звала Нина. Вороша теперь свои детские воспоминания, она понимала, что жизнь их семьи на самом деле не была безоблачной. Когда она едва пошла в школу, отца сняли с должности. Нина, конечно, ничего не смыслила, ей запомнились только долгие озабоченные разговоры родителей и эти слова: «Папу сняли». Потом его восстановили, и этой истории он с Ниной никогда не обсуждал, но мама иногда, переживая за дела отца и убеждая его быть гибче, не идти напролом, восклицала: «Ты что, хочешь, чтобы тебя опять сняли?»

У отца с мамой тоже не всегда было гладко. Отец уходил из семьи, и примерно полгода с Ниной и мамой жила нинина бабушка, которая для этого приехала из Ташкента. Нина ее знала плохо, до этого почти никогда не видела. Потом отец вернулся, и бабушка уехала обратно, в Ташкент, где у нее были другие внуки и внучки. Об этом времени мама и отец потом не вспомнили при Нине ни разу. От бабушки у них в доме остался маленький коврик узбекской работы.

Была жизнь со своими сложностями, но благодаря маме эта жизнь всегда оборачивалась праздником. Вот только праздник этот оказался недолгим: мама как будто отдала другим весь свой запас любви и радости, так что сама не смогла жить дальше.

Золотая медалистка школы, а потом блестящая студентка финансового института, Нина немного снисходительно относилась к маме, которая никогда не отличалась глубоким умом или логикой. Только теперь, пройдя через свои первые разочарования и драмы, Нина начала понимать, что ее неглубокая мама обладала каким-то своим умом и знанием – таким, какого у нее, Нины, не было и, возможно, никогда не будет.

Нина помнила обещания, которые мама взяла с нее в больничной палате. По крайней мере, одно из них она выполняла: она не оставила отца – как могла, поддерживала его – и не собиралась оставлять впредь, особенно после того, как узнала, насколько он уязвим.

Озябнув на качелях, Нина встала и пошла вон, но, пройдя пару шагов, услышала за спиной треск и грохот. Качели рухнули – целиком, вместе с прогнившими столбами.

Нина не была пугливой или суеверной, но от этого происшествия у нее в душе осталось тоскливое чувство – как будто оборвалась еще одна ниточка, пусть иллюзорная, соединявшая ее с прошлым, отчего обнажилось ее одиночество и растерянность перед лицом жизни. «Мама, мама, где ты?..»

 

Был день рожденья институтской подруги. Та с мужем только что переехала на новую квартиру, и по такому случаю собралась куча народу из их бывшей группы. Нина впервые оказалась на такой «тусовке» и со странным чувством вглядывалась в лица: они были одновременно и шокирующе знакомыми, и уже заметно другими, изменившимися.

Нина ни с кем не была особенно близка, но с удовольствием погрузилась в эту атмосферу общих шуток, воспоминаний и сплетен. Обсуждали, кто женился, кто развелся, кто уехал за границу, а кто, наоборот, вернулся. Жизнь поднимала и опускала людей, крутила и швыряла их из стороны в сторону – как правило, преподнося им совсем не то, на что они рассчитывали в студенчестве.

Нину здесь уважали – она была самой способной в группе, устроилась после института лучше всех. Услышав, что она из своей престижной инвестиционной компании ушла в сомнительный банк, удивлялись, а потом одобрительно кивали головами и цокали языками: дескать, понимаем, при каких ты теперь делах. Нина стала было опрадываться, сказала чистую правду: что она занимается скучной бухгалтерией и совершила всего один подлог. Это вызвало дружный хохот.

Пошли на балкон курить. Некурящая Нина вышла постоять со всеми и оказалась рядом с Алиской – известной на курсе роковой женщиной, успевшей два раза выйти замуж, еще пока они учились. В Алиске все было чересчур: слишком длинные ноги, слишком пышная грудь, слишком стильная одежда, слишком много косметики. Но, надо признать, все вместе выглядело завораживающе.

«А ты чего таким чучелом? – сказала Алиска, обдавая Нину сигаретным дымом и критически ее осматривая. – Таких юбок не носят уже пять лет. А эту кофточку ты где нарыла? На вьетнамском рынке?»

Нина была смущена. Она мало интересовалась одеждой и сама считала это свидетельством недостатка женственности в себе.

«А вообще, Шувалова, ты стала интересной девкой, – неожиданно оценила Алиска. – Тебя бы приодеть…»

Обстоятельная Нина достала блокнот и попросила Алиску просветить ее по части моды. К тому моменту, когда Алиска заканчивала вторую сигарету, Нина уже составила целый список: фасоны, марки, магазины.

 Из гостей шли к метро шумной нетрезвой гурьбой. На один вечер они перенеслись на пять лет назад – туда, где у них была иллюзия общности, почти родства. Но вечер кончился, пора было возвращаться в реальный мир. Глядя на возбужденные, смеющиеся лица однокашников, Нина думала: «Хотела бы я знать, что у них в душе на самом деле. Знают ли они, как жить? Я вот не знаю…» Но такие вопросы на «тусовке» не обсуждались, их каждый решал сам.

 

Наставления Алиски не пропали даром: всю следующую неделю Нина планомерно «приодевалась» согласно списку. К субботе изрядная сумма перекочевала с ее карточки на счета модных магазинов, зато Нина была почти полностью оснащена.

Не хватало только шляпы. Нина сроду не носила шляп, обходилась беретами и вязаными шапочками. Но с итальянским пальто знаменитой марки, которое она приобрела, можно было носить только шляпу. «Абы где не бери, не то все испортишь, – предупреждала Алиска. – Можно покупать только в…» – и она назвала пару бутиков.

В магазине Нина долго не могла подобрать ничего подходящего. Шляп было множество, но все слишком пышные, крикливые – не для нее. Продавщица измучилась, пытаясь понять, что же ей нужно. «Видите ли, – пыталась объяснить ей Нина, – это все мне не по характеру. Я человек серьезный и вообще-то бухгалтер по профессии». Продавщица вяло улыбнулась, решив, что это шутка.

И тут Нина увидела свою шляпу. Шляпа лежала в сторонке, была гораздо меньше других и на первый взгляд совсем простая. Но стоило присмотреться, как она притягивала к себе и волновала: было в ней что-то такое, от чего в голову лезли мысли о Париже, Ривьере, шикарных авто, элегантных мужчинах и красивых, опасных женщинах. «Ах, эта, я и забыла, – сказала продавщица. – Это последнее поступление, пробная модель. Мода следующего сезона».

Нина надела шляпку и подошла к зеркалу. На нее смотрела безупречная с ног до головы молодая дама, будто сошедшая с обложки журнала. Нина невольно выпрямила спину и приподняла подбородок.

Продавщица, которая ее обслуживала, смотрела, открыв рот. Другие продавщицы вышли из-за прилавков, обступили ее и уставились молча. Это молчание было красноречивее всяких слов.

Не снимая обновки, Нина расплатилась и вышла на улицу. Был погожий осенний день, у Нины раз в кои-то веки не было совершенно никаких дел и она решила прогуляться. Было у нее и тайное желание: ей хотелось проверить, как действует на окружающих ее новый образ.

И он действовал. Нина шла по бульвару, лениво наступая на желтые листья сапогами от лучшей обувной фирмы, с отсутствующим выражением на лице, но физически ощущала на себе взгляды: заинтригованные – мужчин, завистливые и злые – женщин.

Она села на лавочку, заложив ногу на ногу. Вообще-то она никогда так не делала, не имела такой привычки, но одежда диктовала ей какое-то новое поведение. Не прошло и минуты, как к ней подкатился какой-то мужичок. Сначала он не решался заговорить, потом вздохнул и заметил: «М-да… Вот и осень». Сформулировав это глубокое наблюдение, он осмелел и начал бубнить что-то насчет того, что он командировочный, в городе всего один вечер и не знает, где бы отдохнуть, а вообще-то он работает в газовой отрасли и в своей компании не последний человек, так что может себе позволить.

«Господи, да за кого он меня принимает? – возмутилась Нина. Она вскочила с лавочки, надела темные очки от известного дома мод и зашагала быстрее. – А впрочем, сама виновата. Нечего по бульварам сидеть, мужиков завлекать».

Она думала, что никогда не бывала в этой части города, но потом узнала место: здесь она со своим будущим мужем Димой в первый раз ходила в кино. Вот за углом показался и тот кинотеатр – теперь он был многозальным, со стереозвуком и прочими усовершенствованиями. «Кстати, а почему Димы не было на вечеринке? – только сейчас вспомнила Нина. – Интересно, как он там? Бедный Дима. Надеюсь, у него все хорошо».

Она на минуту остановилась перед кинотеатром, вспоминая тот сеанс, свою руку в диминой ладони. Кажется, это было сто лет назад. Как же они были молоды!

За спиной послышалось:

– Нина?

Она обернулась. Перед ней стоял Дима. Он совсем не изменился, выглядел все тем же невзрачным студентом. Лицо, волосы, фигура – все было прежним. Она узнала даже курточку, которую он носил, когда они вместе бегали на лекции. Курточка была коротковата, из-под нее виднелись полы пиджака. Тогда эта бедность не угнетала, они были студентами, а теперь… У Нины от жалости кольнуло сердце.

Дима не сводил с нее глаз. Он был явно ошеломлен.

– Какая ты стала… – выговорил он наконец.

– Какая? – усмехнулась Нина.

– Шикарная, – прошептал Дима.

– Да брось ты, – отмахнулась Нина. – А ты что здесь делаешь?

– Вот, в кино собирался…

Нина была удручена. Она и не ожидала, что Дима превратится в успешного, светского мужчину, но чтобы так – ходить в жалкой студенческой курточке, в одиночку сидеть в кинотеатре…

И тут до нее дошло. Дима не просто ходил в кино – он ходил в тот самый кинотеатр. Их кинотеатр. Он все еще любил ее, жил воспоминаниями о ней… Милый Дима. У нее в груди разлилась теплая волна.

– Как ты? Как Татьяна Юрьевна? – поспешно спросила она. – Давай посидим где-нибудь, ты мне все расскажешь.

– Мама вышла на пенсию, она сейчас гостит у сестры, в Пушкино, – сообщил Дима.

– Так ты совсем один? – спросила Нина.

– Один, – подтвердил Дима.

Нина смотрела на его лицо со следами выведенных прыщей, прозрачные глаза, выбившиеся из-под лыжной шапочки белобрысые пряди. Она видела его отчаянье и муку. Когда-то он не сумел сохранить свое счастье – удержать около себя доставшуюся ему принцессу, а теперь увидел королеву, в которую она превратилась. Королева милостиво признала его, но в следующую минуту она исчезнет в своих королевских сферах, а он останется при своей жалкой судьбе, будет сидеть в темном кинозале, вспоминать то первое рукопожатие…

– Поехали к тебе, – сказала Нина.

 

Дома у Димы ничего не изменилось. Нина узнавала не только обои, шкафчики, коврики, но даже, кажется, старые журналы, которые лежали аккуратной стопкой на столике. И, конечно, никуда не делся потертый диван в их прежней комнате.

Нина села на диван, погладила его рукой. Здесь она стала женщиной.

Как в их первое, историческое свидание, Дима суетился, собирал чай. Но на этот раз у него к чаю не было даже конфет, только какие-то окаменелые вафли.

– Дима, оставь это, – сказала Нина и, взяв за руку, заставила сесть рядом.

Он сидел, положив руки на колени и втянув голову в плечи. Нина поняла, что сам он ни на что не решится.

– Дима, поцелуй меня, – сказала она и привлекла его к себе.

Это было хорошо. Не было никакого стеснения, а было ощущение покоя и близости. И еще – ощущение чего-то правильного, того, что с ней было здесь, и чего она лишилась. Все-таки здесь она была не кем-нибудь, а женой. У нее был муж, у нее была свекровь – как у всех нормальных женщин. У нее в браке были проблемы – тоже как у всех. А теперь она была шикарная, но совершенно одинокая, с самыми неясными перспективами на будущее…

После некоторой заминки вначале, Дима овладел ею со страстью. Все-таки он повзрослел, стал как-то крупнее, сильнее. Ее тело не противилось, принимало его. Даже запах земляничного мыла не раздражал, а казался уместным, уютным.

Дима ускорил свои движения. Нина почувствовала – или ей показалось, – какое-то волнение внизу живота – как однажды, на турецком пляже, с незнакомым ей мужчиной. Димина страсть стремительно приближалась к развязке, но Нина знала, что после этого будет продолжение, и ждала этого.

И тут раздался какой-то звук вроде стона. Нина подняла голову. Это было невозможно, какой-то невероятный кошмар, и все-таки это было явью: в дверях комнаты, глядя на них с открытым ртом, стояла Татьяна Юрьевна.

С Ниной сделалась истерика. Она хохотала, сотрясаясь всем телом, не в силах остановиться. В конце концов Дима, заставил ее выпить несколько глотков остывшего чая. Сам он совершенно стушевался, съежился, все бормотал: «Ты извини, я не знал. Ты извини…»

Нина не помнила, как оделась, как прошла к выходу. Дима остался в комнате, она на него даже не оглянулась. Но, уже взявшись за знакомую щеколду на двери, она услышала:

– Нина, пожалуйста, подожди.

Татьяна Юрьевна звала ее из кухни. «Боже, неужели опять хочет чаем поить?» – мелькнула у Нины дикая мысль.

Татьяна Юрьевна, как и Дима, мало изменилась, но теперь она была сама не своя из-за крайнего волнения.

– Нина, послушай, – заговорила она, теребя в руках какое-то полотенце. – Я очень виновата перед тобой. Прости меня. Мне не надо было мешать вам с Димочкой, держать его при себе. Я старая эгоистка. Но теперь все по-другому. Я ни на что не претендую. Вы можете жить где хотите, я отойду в сторону. Я могу вам даже отдать эту квартиру, а сама буду жить с сестрой в Пушкино, она давно меня зовет к себе. Лишь бы вы были счастливы…

У Нины голова шла кругом, в теле не унималась истерическая дрожь.

– Спасибо, Татьяна Юрьевна, но не надо. Ничего не получится, простите, – проговорила она и выбежала вон из этой квартирки и из жизни этих двоих людей – своей бывшей семьи, – чтобы больше уже не возвращаться к этой странице своего прошлого.

 

Пережитый шок оказался той встряской, в которой она нуждалась, – с нее слетело оцепенение, которое владело ею в последние месяцы. «Все, хватит воспоминаний и переживаний, – сказала она себе. – Надо жить, строить свою жизнь».

И в самом деле, она была свободна и полна сил, чувствовала, что может достичь любой цели. У отца дела поправились и он был не брошен, с ним была заботливая, любящая женщина. Нине пора было позаботиться о себе.

Она составила программу из двух пунктов. Пункты были очевидные: первое – найти хорошую, перспективную работу, которой можно было бы заняться с увлечением. Второе – выйти замуж и… да, родить ребенка. Желательно, дочку, как просила мама.

С первым пунктом особых проблем не было, следовало только изучить рынок вакансий и сделать правильный выбор. Нина знала себе цену и была уверена, что найдет хорошее место, какова бы ни была конкуренция.

Со вторым пунктом дело обстояло сложнее, здесь уверенности не было и в помине. Мужчины какие-то на горизоте маячили – на теннисном корте, среди друзей и родственников ее немногочисленных подруг. Наверно, какие-нибудь варианты будут и на новой работе. Нина знала, что она уже не тот гадкий утенок, каким была в школьные годы – стесняться и зажиматься не было причин. Нужно было ухаживать за собой, хорошо одеваться, а еще купить машину и научиться водить.

Конечно, все нормальные мужчины женаты, а те, что разведены, не желают себя связывать по-новой, они норовят получить от женщины то, что им нужно, ничего не дав взамен. Но это были обычные трудности, с которыми испокон веков сталкиваются все одинокие женщины, – Нина этих трудностей не боялась. Ее методичный ум подсказывал ей, что главное – побольше общаться с хорошими мужчинами. Плохих надо отгонять от себя палкой, а для хороших быть интересной, легкой и нужной знакомой, с которой можно поговорить о делах и о жизни, а можно разделить постель, если есть обоюдное желание. Нужно вести себя по-женски, но без дешевого кокетства. Не строить из себя недотрогу, а уважать себя и уважать, ценить мужчин. Нужно понимать, что для них важно, интересоваться тем, что их волнует. Тогда среди этих хороших мужчин найдется тот, который захочет видеть ее около себя всегда.

Такова была теория, и Нина была готова претворять ее в жизнь с такой же последовательностью, с какой она овладевала профессией. Беда была в том, что, умом понимая все это, она в это не верила. Представляя себя женой достойного мужчины, которого она найдет благодаря своей стратегии, она не обнаруживала в своей душе никакого отзвука. Женщина внутри нее молчала равнодушно. Она уже давно молчала и ждала чего-то, а чего – было неизвестно.

 

Нина начала осуществлять свою программу. Она сходила на собеседования в три организации и от одной получила предложение работы, которое, правда, ее не совсем устраивало.

Оценив критически своих теннисных партнеров, она наметила двоих, по некоторым признакам, разведенных, и, поведя себя с ними поприветливее, завела знакомство.

Все шло по плану, все было возможно, но тут собственная биография опять вышла из-под ее контроля. Жизнь отца – а значит, и ее жизнь – угодила под паровой каток под названием «Градбанк».

/Перейти к следующей главе

                                                                                 //Вернуться к оглавлению